Монтень родился в дворянско-буржуазной семье, его отец позаботился, чтобы сын с детства усвоил латынь и греческий и тем самым впитал дух гуманизма. Монтень был советником парламента города Бордо, но рано покинул службу и в уединении своего замка последние тридцать лет жизни работал над своей главной книгой. Его труды прерывались возвращением к общественной деятельности: дважды королевским указом он назначался мэром Бордо и, следовательно, принимал участие в религиозных гражданских войнах, охвативших Францию во второй половине XVI века, выступая за прекращение конфликта между католиками и гугенотами (так назывались французские протестанты). Он осуждал жестокость католиков по отношению к гугенотам, особенно Варфоломеевскую ночь, но и гугеноты, с его точки зрения, опасно посягали на целостность Франции: "Правило и главнейший закон законов заключается в том, что всякий обязан повиноваться законам страны, в которой он живет" (книга I, эссе 23). Как все гуманисты, Монтень отстаивал веротерпимость и приветствовал воцарение Генриха Наваррского, единственно законного короля, который положил конец междоусобице. Главным делом жизни Монтеня стала книга эссе, уже при его жизни выдержавшая четыре издания.
Начинается она обращением к читателю:
Это искренняя книга, читатель. Она с самого начала предуведомляет тебя, что я не ставил себе никаких иных целей, кроме семейных и частных. Я нисколько не помышлял ни о твоей пользе, ни о своей славе … я хочу, чтобы меня видели в моем простом, естественном и обыденном виде, непринужденным и безыскусственным, ибо я рисую не кого-либо иного, а себя самого. Мои недостатки предстанут здесь, как живые, и весь мой облик таким, каков он в действительности... Таким образом, содержание моей книги — я сам...
Уже это заявление отражает кардинальную перемену в концепции личности в литературе Возрождения по сравнению со средневековьем.
В самом деле, Монтень раскрывает перед читателем свои мысли и чувства, свой душевный склад, свои мельчайшие привычки:
Люди обычно рассматривают друг друга, я же устремляю мой взгляд внутрь себя; я его погружаю туда, там я всячески тешу его. Всякий всматривается в то, что перед ним; я же всматриваюсь в себя. Я имею дело только с собой: я беспрерывно созерцаю себя, проверяю, испытываю … я верчусь внутри себя самого. (Книга II, эссе 17.)
Монтень прав, подчеркивая свое новаторство в искренности и бесстрашии самонаблюдения. Читатель его книги ощущает, что знает автора интимней и ближе, достоверней и надежней, чем многих своих реальных знакомых. Но "Опыты" — нечто большее, чем вершина самонаблюдения и саморефлексии. Монтень — натура незаурядная, человек тонкий и образованный, усвоивший глубже иных гуманистов уроки античной философии. Он познает самого себя (подчеркивая незавершимость этой задачи) с целью познать окружающих. Движения своей души он обязательно поверяет аналитическим разумом, мудростью, почерпнутой из ученых книг. В результате "Опыты", кроме поразительно живого портрета автора, рождающегося из всей совокупности эссе, стали одной из лучших философских книг о человеке — человеке позднего Возрождения и человеке вообще. Монтень утверждает, что всякий человек воплощает в себе всю человеческую природу. Это утверждение разительно отличается от средневековых взглядов на человека, согласно которым любимое творение Божие, человек, наделялся от Бога готовым характером. Новый взгляд на человека как на существо вечно подвижное, о котором нельзя составить устойчивое и единообразное представление, рождает необходимость новых литературных форм, новых приемов изложения. Монтень в себе самом акцентирует непостоянство, склонность к колебаниям, размышляет над зависимостью своих решений от внешних обстоятельств — короче, он подмечает такие душевные состояния, мимо которых проходила предшествующая литература. Утончается инструментарий психологического анализа, Монтень как бы показывает душевный мир человека изнутри, предельно крупным планом.
Хотя к имени Бога Монтень обращается достаточно часто, человек у него больше не руководствуется догматами церковной морали. Монтеню-гуманисту наилучшим жизненным принципом представляется следование закону природы, соблюдение предписанной ею меры. Монтень в духе Возрождения прославляет ценность повседневной жизни.
Все мы — великие безумцы! "Он прожил в полной бездеятельности", — говорим мы. "Я сегодня ничего не совершил". Как! А разве ты не жил? Просто жить — не только самое главное, но и самое замечательное из твоих дел. "Если бы мне дали возможность участвовать в больших делах, я показал бы, на что я способен". А сумел ты обдумать свою повседневную жизнь и пользоваться ею как следует? Если да, то ты уже совершил величайшее дело. Природа не нуждается в какой-либо особо счастливой доле, чтобы показать себя и проявиться в деяниях. Она одна и та же на любом уровне бытия, одна и та же за завесой и без нее. Надо не сочинять умные книги, а разумно вести себя в повседневности, надо не выигрывать битвы и завоевывать земли, а наводить порядок и устанавливать мир в обычных жизненных обстоятельствах. Лучшее наше творение — жить согласно разуму. Все прочее — царствовать, накоплять богатства, строить, — все это, самое большее, дополнения и довески. (Книга III, эссе 13.)
Итак, размышления Монтеня выдают новое, трезвое и стоическое, более буржуазное по сравнению с рыцарской эпохой, отношение к жизни. Подчеркнуто частный характер его мировосприятия будет все больше укореняться в последующей литературе, а для его современников это было ошеломительным новшеством.
Столь же непохожей на любые известные образцы была форма "Опытов". По словам немецкого ученого Э. Ауэрбаха, здесь "отражено реалистическое понимание человека, идущее от опыта и в первую очередь от самонаблюдения: именно опыт и говорит, что человек — существо непостоянное, колеблющееся и подверженное всяческим переменам среды, судьбы, внутреннего развития. Поэтому метод Монтеня, столь хорошо учитывающий все изменения его существа, внешне капризный и прихотливый, не подчиняющийся никакому плану, по существу своему есть строго экспериментальный метод — единственный, который соответствует подобному предмету".
Поэтому и композиция книги в целом производит впечатление бессистемности; отдельные главы — самостоятельные эссе — не выстраиваются ни в тематической, ни в логической последовательности, переходы между ними подчиняются, кажется, только авторскому капризу. Но происходит это потому, что Монтень хочет, чтобы был виден естественный ход мыслей, воспроизводит каждый их зигзаг, и этот принцип свободного развития мысли определяет не только план книги в целом, но и композицию каждого отдельного эссе.
Всегда живые и непринужденные, они удивительно разнообразны. Первая книга состоит в основном из эссе, которые вырастают из размышлений Монтеня над его любимыми латинскими авторами, из своего рода комментариев к античным книгам. Это относительно короткие эссе, еще использующие приемы риторики; они выстроены более логично, "однолинейно" по сравнению со зрелыми эссе второй и третьей книг. Вершины талант Монтеня достигает в третьей книге, состоящей из эссе объемом в десятки страниц. Заглавия их очень относительно указывают на содержание: так, в эссе "О стихах Вергилия" античная поэзия становится поводом для разговора о любви и супружестве; в эссе "О средствах передвижения" речь идет о чувстве страха, щедрости государей и жестокостях конкистадоров при покорении Нового Света; в завершающем книгу эссе "Об опыте" автор рассуждает о соотношении законов природы и законов, установленных людьми, о заповеди "познай самого себя" и о своей книге, об искусстве врачевания и о собственном здоровье, о своих философских воззрениях, итогом которых становится вывод:
Самой, на мой взгляд, прекрасной жизнью живут те люди, которые равняются по общечеловеческой мерке, в духе разума, но без всяких чудес и необычайностей. (Книга III, эссе 13.)
Обратимся к самому короткому, второму эссе третьей книги — "О раскаянии". Открывается оно обширным размышлением автора по поводу его метода:
Штрихи моего наброска нисколько не искажают истины, хотя они все время меняются, и эти изменения необычайно разнообразны. Весь мир — это вечные качели… Я не в силах закрепить изображаемый мною предмет. Он бредет наугад и пошатываясь, хмельной от рождения, ибо таким он создан природою. Я беру его таким, каков он передо мной в то мгновение, когда занимает меня. И я не рисую его пребывающим в неподвижности. Я рисую его в движении, и не в движении от возраста к возрасту или, как говорят в народе, от семилетия к семилетию, но от одного дня к другому, от минуты к минуте. Нужно помнить о том, что мое повествование относится к определенному часу. Я могу вскоре перемениться, и не только непроизвольно, но и намеренно. Эти мои писания — не более, чем протокол, регистрирующий всевозможные проносящиеся вереницей явления и неопределенные, а иногда и противоречащие друг другу фантазии, то ли потому, что я сам становлюсь другим, то ли потому, что постигаю предметы при других обстоятельствах и с других точек зрения.
"Протокол" опыта самонаблюдения — вот авторское определение сути его метода, и далее Монтень обосновывает выбор своего объекта наблюдения. Этим объектом становится он сам, в его повседневной и простой жизни, потому что он относится к себе и как к представителю человечества в целом ("у каждого человека есть все, что свойственно роду людскому"), и как к уникальной, неповторимой личности ("я первый повествую о своей сущности в целом, как о Мишеле де Монтене, а не как о филологе, поэте или юристе"). Монтень оправдывает новизну своей книги в глазах читателей тем, что в своем предмете он — ученейший и правдивейший человек на свете. Здесь, как и повсюду в книге, аргументы Монтеня опираются на разум, и как бы вызывающе, непривычно не воспринимался его замысел с точки зрения литературной традиции, — с точки зрения абстрактного разума его доводы непобиваемы. Наряду с откровенностью, отказ от поучения придает новую привлекательность авторской позиции.
После столь обширного вступления автор наконец затрагивает обозначенную в заглавии тему эссе. Он подмечает, как часто упоминал в своей книге о том, что редко раскаивается в чем бы то ни было. Понятие "раскаяние" естественно ведет к рассуждению о том, что есть порок и добродетель. Монтень не согласен с тем, что судить о них должно общество:
В наше развращенное, погрязшее в невежестве время добрая слава в народе, можно сказать, даже оскорбительна: ведь кому можно доверить оценку того, что именно заслуживает похвалы?
Порядочный человек, живущий частной жизнью, полагается в различении добра и зла только на свою совесть:
Для суда над самим собой у меня есть и мои собственные законы и моя собственная судебная палата, и я обращаюсь к ней чаще, чем куда бы то ни было.
И в потоке размышлений о том, что составляет порядочность человека, как бы между делом возникает и определение раскаяния:
Раскаяние представляет собой не что иное, как отречение от нашей собственной воли и подавление наших желаний…
Ряд примеров из античности иллюстрирует поведение людей, вызывавших восхищение неизменностью своего поведения в общественной и частной жизни.
Монтень мудро подмечает неискоренимость врожденных свойств личности:
Обратитесь к показаниям вашего опыта; нет человека, который, если только он всматривается в себя, не открыл бы в себе некоей собственной сущности, сущности, определяющей его поведение и противоборствующей воспитанию, а также буре враждебных ему страстей.
И продолжает характерным переходом к собственному примеру:
Что до меня, то я не ощущаю никакого сотрясения от толчка; я всегда почти пребываю на своем месте, как это свойственно громоздким и тяжеловесным телам. Если я и оказываюсь порой вне себя самого, то все же нахожусь где-то поблизости.
Примером греха, осознающего себя грехом, становится история крестьянина-вора из Арманьяка; это своего рода вставная новелла, дающая материал для размышлений о трудностях разграничения добра и зла и о сложной природе раскаяния. Шпилькой в адрес церкви можно считать высказанные Монтенем сомнения в ценности такой добродетели, как благочестие — ведь ее внешние проявления легче всего подделать.
Затем Монтень вспоминает без конкретизации о тех эпизодах своей деятельности, которые вызывают в нем не раскаяние, но сожаление и огорчение — так он разграничивает последствия своих ошибок, допущенных не из-за недостатка ума, но из-за невезения, противодействия судьбы, и завершается эссе столь характерным для третьей книги рассуждением о переменах, происходящих с человеком в старости:
…старость налагает морщины не только на наши лица, но в еще большей мере на наши умы, и что-то не видно душ — или они встречаются крайне редко, — которые, старясь, не отдавали бы плесенью и кислятиной. Все в человеке идет вместе с ним в гору и под гору… Я чувствую, что, несмотря на все мои оборонительные сооружения, она пядь за пядью оттесняет меня. Я держусь, сколько могу. Но я не знаю, куда, в конце концов, она меня заведет. Во всех случаях я хочу, чтобы знали, откуда именно я упал.
Именно бесстрашием, нелицеприятностью анализа, как видно из разобранного эссе, выделяется Монтень среди всех своих современников. Он стоит особняком и среди гуманистов, потому что в целом Возрождение, как и средневековье, оперировало общими идеями, которых Монтень не признает. Для него восприятие жизни каждым человеком единственно и неповторимо, поэтому каждая идея принадлежит конкретному человеку, и никому иному. Монтень с детства был воспитан на античной культуре, но пришел к тому, что умение разбираться в Цицероне и Вергилии менее ценно, чем умение разобраться в самом себе. По словам П. М. Бицилли, Монтень "сознательно порывает с представлением о том, что конкретная личность исчерпывается каким-либо одним раз навсегда данным свойством природы: человек — существо слишком сложное и изменчивое, чтобы его природу можно было выразить одной формулой. Этим Монтень вместе с Шекспиром и Сервантесом открывает новую эру в истории культуры". Кроме того, следует отметить, что Монтень в философии — прямой предшественник Рене Декарта, Блеза Паскаля; исповедальность его книги послужила образцом для первой автобиографии нового времени — "Исповеди" Жан Жака Руссо.
Итальянец Флорио перевел "Опыты" на английский язык, и в Англии конца XVI века они завоевали широкую известность; книга эта была знакома не только Фрэнсису Бэкону, но и Вильяму Шекспиру.
Мишель Монтень – это французский философ эпохи Возрождения. Но стали бы изучать очередного философа эпохи Возрождения, если бы он просто (или сложно) любил свою мудрость в богатом поместье, придворном салоне или столичном особняке? Наверное, он обогатил мир чем-то большим, нежели витиеватыми словопрениями. Это «что-то» теперь далековато от философии и знакомо нам со школьной скамьи. Первые муки слова, первый белый лист, зияющий пустотой, неразрывно связаны с эссе, которое у нас прозвали «сочинением-рассуждением». Его то и создал автор, написав сборник подобных произведений под названием «Опыты».
Начнем с того, что Мишель Монтень (а не Марсель, не путайте), вопреки расхожему мнению, не имеет отношения к художественной литературе. Он ввел в обиход жанр эссе, написав целый сборник эссеистики. «Опыты» - подробный дневник мысли философа, которая охватила и оценила многие явления, проблемы и события эпохи. Автор выказал свое личное отношение к происходящему.
Эти эссе - нечто большее, чем рефлексия. Их автор - натура незаурядная, тонкая и образованная, мыслитель, усвоивший лучше иных гуманистов уроки античной философии. Он познает самого себя (подчеркивая, что миссия невыполнима) с целью познать весь мир. Движения своей души он обязательно проверяет аналитическим умом, мудростью, почерпнутой из ученых трудов, опытом, приобретенным с годами. Произведение стало одной из лучших книг о человеке позднего Возрождения и человеке вообще. Писатель утверждает, что люди воплощают в себе всю божественную природу. Это утверждение разительно отличается от средневековых взглядов на личность, согласно которым любимое творение Божие порочно и виновато перед ним (первородный грех). У каждого из нас, как считал эссеист, свой жизненный путь и возможность управлять им. Конечно же, в средние века считалось, что судьбы вершит божественное предопределение. Публицист пошел против условностей, не побоялся сказать новое слово.
Монтень удерживает себя от морализаторства (а это нелегко в условиях, когда господствуют средневековые нравы). Его мнение не выглядит как априорная истина, он всегда предоставляет читателю судить и размышлять. Он оказался прав: его книга понравилась даже французскому обывателю. Сборник приобрел широкую известность. Его новаторство проявляется в искренности рассказчика и бесстрашии его самонаблюдения. Читатель узнает писателя ближе, чем многих реальных знакомых.
В творчестве Монтеня размываются жанровые границы: эссе стоит на стыке художественной литературы и документалистики. По сути, автор лишь размышляет, дает свои критерии оценки того или иного явления. Едва ли такой мыслительный процесс можно приравнять к фантазии, что составляет художественный вымысел. Философ не придумывает яркую оболочку для своих сентенций, не разыгрывает театральное действо, где один из героев говорит то, что, по мнению творца, нужно делать. Он пишет серьезно, но при этом так просто, так понятно, что читателю становится ясно: без магии творчества здесь не обошлось. Человек, написавший «Опыты» – не только мыслитель, но и писатель, и сегодня, наверное, он стал бы звездой нон-фикшна.
Он не только смело рассуждает, он рискнул выставить на всеобщее обозрение свой психологический портрет. Жанр «Опытов» Монтеня — эссе, что отличается от других форматов тем, что личность рассказчика выражена ярко, текст не обособлен от авторского «Я». Это очень эмоциональный вид литературного творчества. Публицист сделал гигантский скачок от средневековой безликости, анонимности к экспрессивной подаче своей точки зрения.
Сборник «Опыты» состоит из 4 томов. Каждое эссе посвящено отдельной теме, поэтому ориентироваться в книге несложно. Её можно сравнить с творением Лукреция «О природе вещей». Просто, Монтень, в отличие от него, пишет понятным языком. Его сочинения воплощают жанровую свободу, характерную для «зари» эпохи Возрождения. Рассуждения состоят из двух частей:
По происхождению Монтень - дворянин, получил классическое образование, работал в парламенте. Однако в 38 лет он решил полностью изменить свой уклад жизни. Закончил все дела и уединился в родовом замке близ Бордо и прожил там до конца своих дней. Каждый день он писал небольшие заметки. Ему было, о чем поразмышлять, как-никак, за плечами был солидный жизненный опыт. Тематика сборника эссе «Опыты» самая широкая: от глубоких философских вопросов до бытовых неурядиц.
Новый взгляд на человека как на существо динамично развивающееся, о котором нельзя составить устойчивое и единообразное представление, рождает необходимость новых литературных форм, новых приемов изложения. Автор в себе самом акцентирует непостоянство, склонность к колебаниям, размышляет над зависимостью своих решений от внешних обстоятельств - короче, он подмечает такие душевные состояния, мимо которых проходила предшествующая литература. Утончается инструментарий психологического анализа, публицист как бы показывает внутренний мир личности, предельно крупным планом. Хотя к имени Бога он обращается достаточно часто, люди у него больше не руководствуются догматами церковной морали.
Монтеню-гуманисту наилучшим жизненным принципом представляется следование закону природы, соблюдение предписанной ею меры. Автор в духе Возрождения прославляет ценность повседневной жизни, а не загробной.
Автор сборника «Опыты» – скептик. Он признает, что человеком движет эгоистическое стремление «жить в кайф», как поет небезызвестный Макс Корж. Он признает и…не порицает этого, а доказывает справедливость такой позиции. На формирование мировоззрения философа сильное влияние оказали античные мудрецы Эпикур, Сенека, Плутарх, которые полагали, что высшая цель – достижение счастья. Если в средние века за норму принималась аскеза, то в античности наслаждения являлись основополагающей ценностью. М. Монтень доказывает, что только эгоист может создать гармонию внутри себя, ведь невозможно одинаково остро воспринимать и свои беды, и чужие. Иначе печалям не будет конца, а ведь личность рождена, чтобы быть счастливой. Именно поэтому мыслитель отодвигает нравственность на второй план, полагая, что бесконечное следование навязанным нравственным установкам делает из последователя либо лицемера, либо раба. Всякое насилие над своей природой во имя отвлечённой идеи долга казалось ему лишенным смысла надругательством над собой.
Я живу со дня на день и, говоря по совести, живу только для самого себя
Так зачем же тогда познание, если оно несовершенно и «миссия не выполнима»? Надо просто наслаждаться и выбрать «жизнь в кайф», как подсказывают нам апологеты массовой культуры. Но де Монтень углубился в изучение феномена счастья и выяснил, что оно зависит от того, насколько человек преуспел в самокопании. Он должен знать, какой род деятельности приносит ему удовлетворение, какой образ жизни ему подходит, иначе говоря, что есть счастье конкретно для него? Надо определить не только свои склонности, но и антипатии, причины раздражения и печали, болевые точки и наиболее слабые стороны личности. Если стараться избегать их и выбрать максимально подходящую работу, симпатичное окружение, удобное жилье и так далее, то жизнь действительно «осчастливится». Хорошо будет не только такому эгоисту: общество тоже выиграет, когда его члены расположатся по своим местам.
Философия «Опытов» стала чуть ли не божественным откровением для целого поколения художников. Монтень высвободил их талант из-под гнета средневековых условностей и запретов. Многие исследователи отмечают, что в работах Шекспира есть множество отсылок к этому произведению. На них ссылались и гораздо позже: Бэкон, Гассенди, Мальбранш, Боссюэ, Бейль, Монтескье, Дидро, Руссо, Ламетри, Пушкин, Герцен, Толстой и другие мыслители, писатели и публицисты часто цитировали изобретателя эссе, полемизировали с ним или же соглашались с его суждениями.
Интересно? Сохрани у себя на стенке!
МИШЕЛЬ ДЕ МОНТЕНЬ: кратко и мудро
Читайте цитаты из книг М Монтеня, высказывания и мудрые мысли.
МОНТЕНЬ: кратко о философе и его
Опытах:
Французский писатель и философ Мишель Монтень жил в XVI веке (годы
жизни 1533-1592), был аристократом, его одинаково уважали
король-католик Генрих III и протестант Генрих Наваррский. Однако
особенно Мишель Монтень знаменит как автор книги
«Опыты», неоднократно переизданной как при жизни
автора, так и после его смерти, на разных языках. Работу над книгой
начал в 1570 году как автобиографическую, "скуки ради", но получился
памятник философии и истории. По словам писателя, всякий
человек отражает в себе человечество; он выбрал себя, как одного из
представителей рода, и изучил самым тщательным образом все свои
душевные движения. Его философскую позицию можно обозначить как
скептицизм, но скептицизм совершенно особого характера.
Его книга «Опыты» стала не только главным
цитатником на следующие столетия, но и источником поистине народной
мудрости. Афоризмы и крылатые фразы Монтеня - охватывают много тем:
Воспитание, дружба, любовь, свобода, долг, власть над судьбой
- все рассматривается с точки зрения личного опыта и
подкрепляется яркими цитатами, каждая из которых свидетельствует о
чем-то личном, сокровенном, затрагивает тончайшие струны
души…
КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ МОНТЕНЯ: жизнь и творчество:
Мишель Монтень родился 28 февраля 1533 года в замке Монтень близ Бордо
на юго-западе Франции. С раннего детства Мишель изучал латынь, его
наставником был учитель-немец, который говорил с ним только на латыни.
В 6 лет Монтеня отдали в школу, а в 21 год, закончив
изучение философии и права в Тулузском университете, он
получил судейскую должность. В молодые годы Монтень занимал
должность советника Бордоского парламента, в 1580-е годы два раза
подряд становился мэром Бордо. Он поддерживал общение и дружбу с
выдающимися современниками - мыслителями, государственными
деятелями. К труду своей жизни, «Опытам» (Essais),
Монтень приступил в начале 1570-х годов, удалившись от службы и
затворившись в родовом замке. Своим сочинением Монтень узаконил тип
свободного философского рассуждения, не ограниченного заранее заданной
темой. Более всего его интересовал собственный опыт - не
потому, что представлялся ему уникальным, а потому, что это
единственное свидетельство, на которое можно опираться. Главное
достоинство произведений Монтеня - это искренность, жажда
истины и честность в мыслях. Признавая эгоизм главной причиной
человеческих действий, Монтень не возмущается этим, а находит вполне
естественным. Он осаживал человеческую гордость, доказывая, что человек
не может познать абсолютной истины, что все истины - относительные,
всякое насилие над своей природой во имя отвлеченной идеи казалось ему
безумием.
Труд Монтеня оказал огромное влияние на философскую и художественную
культуру Позднего Возрождения и последующих эпох. Перекличка с
«Опытами» слышна в «Гамлете» и
в поздних пьесах Шекспира.
Афоризмы и изречения французского философа надолго пережили его время,
ироничные и глубокие высказывания Мишеля Монтеня, его ум,
наблюдательность и трезвый взгляд на вещи находят неизменный отклик в
сердцах и умах читателей.
«Опыты» Монтеня произведение, по форме
представляющее свободное сочетание записей, размышлений, наблюдений,
примеров и описаний, анекдотов и цитат, объединенных в главы. Названия
глав свидетельствуют об их содержании: «О скорби»,
«О дружбе», «Об уединении» и
другие...
ВЫСКАЗЫВАНИЯ МОНТЕНЯ
Завод вентиляционного оборудования в Лобне . . Карго из китая в россию стоимость карго из пекина в россию .
Счастье врачей в том, что… их удача у всех на виду, а ошибки скрыты под землей.
Мне кажется странным, когда разумные люди пытаются мерить все человеческие поступки одним аршином, между тем как непостоянство представляется мне самым обычным и явным недостатком нашей природы.
Ты можешь быть сколько угодно мудрым, и все же, в конечном счете, - ты человек, а если ли что-нибудь более хрупкое, более жалкое и ничтожное?
Если я говорю о себе по-разному, то лишь потому, что смотрю на себя с разных точек зрения.
Человек - самое злополучное и хрупкое создание и тем не менее самое высокомерное.
Нет ничего, что так сильно врезывалось бы в память, как именно то, что мы желали бы забыть
Те, кого мы называем уродами, вовсе не уроды для Господа Бога
Нищете материальной нетрудно помочь, нищете души - невозможно.
Большинство наших занятий - лицедейство. Нужно добросовестно играть свою роль, но при этом не забывать, что это всего-навсего роль, которую тебе поручили.
Любовь - неистовое влечение к тому, что убегает от нас.
Существует ли хоть что-нибудь, чего побоялись бы женщины, если есть хоть крошечная надежда, что это пойдет на пользу их красоте?
И желание, и обладание в равной мере тягостны нам. Целомудрие любовниц несносно; но чрезмерная доступность и уступчивость их, говоря по правде, еще несноснее.
Почему женщины скрывают до самых пят те прелести, которые каждая хотела бы показать и которые каждый желал бы увидеть? Почему под столькими покровами… таят они те части своего тела, которые главным образом и являются предметом наших желаний, а следовательно, и их собственных? Для чего… если не для того, чтобы дразнить наши вожделения и, отдаляя нас от себя, привлекать к себе?
Любовь, за которой гоняются люди, не только не может быть названа человеческой, ее нельзя назвать даже скотскою.
Удачный брак, если он вообще существует, отвергает любовь и все ей сопутствующее; он старается возместить ее дружбой. Это - не что иное, как приятное совместное проживание в течение всей жизни, полное устойчивости, доверия и бесконечного множества весьма осязательных взаимных услуг и обязанностей.
Пусть женщины отбросят стеснение и развяжут свои язычки, и сразу же нам станет ясно, что в познаниях определенного рода мы по сравнению с ними сущие дети.
Нет приманки неотразимее, чем женская скромность.
Каждый из нас сделал кого-нибудь рогоносцем, но природа только на том и держится
Тот, кто сказал, что удачные браки заключаются только между слепою женой и глухим мужем, поистине знал толк в этих делах.
Любовь, в конце концов, не что иное, как жажда вкусить наслаждение от предмета своих желаний, а радость обладания - не что иное, как удовольствие разгрузить свои семенные вместилища
Кто говорит все без утайки, тот насыщает нас до отвала и отбивает у нас аппетит; кто, однако, боится высказать все до конца, тот побуждает нас присочинять то, чего не было…
Я наблюдал только такое действие розги - она или притупляет, или озлобляет.
Если учителя, как это обычно у нас делается, просвещают своих многочисленных учеников, преподнося им всем один и тот же урок и требуя от них одинакового поведения, хотя способности их вовсе не одинаковы, то нет ничего удивительного, что среди огромной толпы детей найдется всего два или три ребенка, которые извлекают настоящую пользу из подобного преподавания.
Пусть наставник заставляет ученика как бы просеивать через сито все, что он ему преподносит, и пусть ничего не вдалбливает ему в голову, опираясь на свой авторитет и влияние.
Кто рабски следует за другим, тот ничему не следует. Он ничего не находит, да ничего и не ищет.
Что до той школы, которой является общение с другими людьми, то тут я нередко сталкивался с одним обычным пороком: вместо того, чтобы стремиться узнать других, мы хлопочем только о том, как бы выставить напоказ себя.
Мы любим наших детей по той простой причине, что они рождены нами, и называем их нашим вторым «я», между тем… достоинства наших детей являются в большей степени их достоинствами, чем нашими.
Я охотно возвращаюсь к мысли о пустоте нашего образования. Оно поставило себе целью сделать нас не то чтобы добропорядочными и мудрыми, а учеными, и оно добилось своего: оно так и не научило нас постигать добродетель и мудрость и следовать их предписаниям, на зато мы навсегда запомнили происхождение и этимологию этих слов; мы умеем склонять самое слово для обозначения добродетели, но любить ее мы не умеем.
Столько имен, столько побед и завоеваний, погребенных в пыли забвения,
делают смешною нашу надежду увековечить в истории свое имя захватом
какого-нибудь курятника
Не достигнув желаемого, они сделали вид, будто желали достигнутого.
Взять город приступом, выслать посольство, царствовать над народом - все это блестящие деяния. Смеяться, любить и кротко обращаться со своей семьей, не противоречить самому себе - это нечто более редкое, более сложное и менее заметное для окружающих.
Нашему остроумию, как мне кажется, более свойственны быстрота и внезапность, тогда как уму - основательность и медлительность.
Людей… мучают не самые вещи, а представления, которые они себе создали о них.
Я полагаю, что нет такой зародившейся в человеческом воображении выдумки, сколь бы сумасбродною она ни была, которая не встретилась бы где-нибудь как общепринятый обычай и, следовательно, не получила бы одобрения и обоснования со стороны нашего разума.
Чувства обманывают наш разум, но и он в свою очередь обманывает их.
Я считаю свои взгляды правильными и здравыми, но кто же не считает такими и свои собственные?
Люди обычно разглядывают друг друга, я же устремляю мой взгляд внутрь себя.
Добрые намерения, если их приводят в исполнение не в меру усердно, толкают людей на весьма дурные дела.
Слово и дело - разные вещи, и надо уметь отличать проповедника от его проповеди.
Мало того, что мне противно обманывать, - мне противно и тогда, когда обманываются во мне, я не хочу подавать к этому ни оснований, ни повода.
Искать опоры в одобрении окружающих, видя в нем воздаяние за добродетельные поступки, - значит опираться на то, что крайне шатко и непрочно.
В наше развращенное, погрязшее в невежестве время добрая слава в народе, можно сказать, даже оскорбительна
Наши превосходные философские рассуждения сплошь и рядом не более как заученный урок
Вся слава, на которую я притязаю, это слава о том, что я прожил свою жизнь спокойно и… по своему разумению.
МОНТЕНЬ: О ЧЕЛОВЕКЕ И ЕГО ДУШЕ:
Чем больше заполняется наша душа, тем вместительнее она становится.
Душа извлекает для себя пользу решительно из всего. Даже заблуждения, даже сны - и они служат ее целям: у нее все пойдет в дело, лишь бы оградить нас от опасности и тревоги.
Мы не привыкли искать высшего нашего удовлетворения в душе и ждать от нее главной помощи, несмотря на то, что именно она - единственная и полновластная госпожа и нашего состояния, и нашего поведения.
Чтобы правильно судить о вещах возвышенных и великих, надо иметь такую же душу; в противном случае мы припишем им наши собственные изъяны.
Я предпочитаю самостоятельно ковать себе душу, а не украшать ее позаимствованным добром.
Бедному помочь можно, скудному душою - вряд ли.
Душа, не имеющая заранее установленной цели, обрекает себя на гибель; как говорится, кто везде, тот нигде.
Врач, впервые приступая к лечению своего пациента, должен делать это изящно, весело и с приятностью для больного; и никогда хмурый врач не преуспеет в своем ремесле.
Нашему телу свойственно более или менее одинаковое сложение и одинаковые склонности. Душа же наша бесконечно изменчива и принимает самые разнообразные формы, обладая при этом способностью приспосабливать к себе и к своему состоянию ощущения нашего тела и все прочие его проявления.
Я предписываю душе своей созерцать и страдание, и наслаждение взором равно спокойным и мужественным, но в одном случае радостным, а в другом суровым, и, насколько это в ее силах, приглушать одно и давать распускаться другому.
Бывают люди, которые поправляются от одного вида лекарств.
Самый ценный плод здоровья - возможность получать удовольствие.
Здоровье - это драгоценность, и притом единственная, ради которой действительно стоит не только не жалеть времени, сил, трудов и всяких благ, но и пожертвовать ради него частицей самой жизни, поскольку жизнь без него становится нестерпимой и унизительной.
Без здоровья меркнут и гибнут радость, мудрость, знания и добродетели.
Прочистите лучше мозги: это будет полезнее, чем прочистить желудок.
Врачи не довольствуются тем, что прописывают нам средства лечения, но делают здоровых людей больными для того, чтобы мы во всякое время не могли обходиться без них.
Всякий путь, ведущий к здоровью, я не решился бы назвать ни чересчур трудным, ни слишком дорогостоящим.
Болезни следует смягчать и излечивать разумным образом жизни; напряженная борьба между лекарством и болезнью всегда причиняет вред, так как эта схватка происходит в нашем организме.
Предоставим же организм самому себе: природа, помогающая блохам и кротам, помогает и людям, которые терпеливо вверяются ей… Мы можем до хрипоты понукать нашу болезнь - это ни на йоту не продвинет нас вперед… наши страхи и отчаяние не ускоряют, а лишь задерживают помощь природы.
Болезнь должна иметь свои сроки, как и здоровье.
Счастье врачей в том, что… их удача у всех на виду, а ошибки скрыты под землей.
У врачей несомненно есть основания требовать от больного веры в приписываемые им средства, ибо надо действительно быть очень простодушным и податливым, чтобы довериться столь сомнительным фантазиям.
Врачи умно поступили, объявив богов и демонов родоначальниками медицины, создав особый язык и особую письменность, невзирая на философское наставление, гласящее, что безумно давать человеку благие советы на непонятном ему наречии.
Видел ли кто-нибудь врача, который согласился бы с назначением своего коллеги, ничего не вычеркнув и не прибавив? Они предают этим свою науку и выдают себя с головой, показывая, что больше заботятся о своей репутации и, следовательно, о своей выгоде, чем об интересах больного.
Если бы в тех случаях, когда врачи ошибаются, мы могли быть уверены, что их назначения, не помогая нам, по крайней мере не приносят вреда, нас утешала бы мысль, что, стремясь к лучшему, мы по крайней мере ничем не рискуем.
Врачи считают, что нет такого лекарства, которое не было бы в какой-то мере вредным для организма. Но если даже помогавшие нам лекарства причиняют известный вред, то что сказать о тех средствах, которые нам прописываются совершенно ошибочно?
Подобно тому как враг, увидев, что мы обратились в бегство, еще больше распаляется, так и боль, подметив, что мы боимся ее, становится еще безжалостнее… Но если мы падаем духом и поддаемся ей, мы тем самым навлекаем на себя грозящую нам гибель и ускоряем ее.
Врач должен знать очень много о самом больном, учитывая множество обстоятельств и соображений, чтобы правильно назначить лечение. Он должен знать физический склад больного, его темперамент и нрав, его склонности, его действия, даже его мысли и представления… он должен знать причины болезни, ее симптомы, каково было начало заболевания, как протекали критические дни болезни; в отношении лекарства он должен знать его вес, силу, происхождение, вид, способ приготовления, срок действия. И все эти элементы он должен уметь дозировать и сочетать между собой.
Хирургия представляется мне гораздо более достоверной областью медицины: она по крайней мере видит, с чем имеет дело.
Деревья - и те как будто издают стоны, когда им наносят увечья.
Душа, потрясенная и взволнованная, бесплодно погружается в самое себя, если не занять ее чем-то внешним; нужно беспрестанно доставлять ей предметы, которые могли бы стать целью ее стремлений и направлять ее деятельность.
Наша душа совершает свои движения под чужим воздействием, следуя и подчиняясь примеру и наставлениям других. Нас до того приучили к помочам, что мы уже не в состоянии обходиться без них, мы утратили нашу свободу и собственную силу.
Если зрение и не самое необходимое из наших чувств, оно все же среди них то, которое доставляет нам наибольшее наслаждение; а из органов нашего тела, одновременно доставляющих наибольшее наслаждение и наиболее полезных для человеческого рода, следует назвать, думается мне, те, которые служат деторождению.
Душа, скованная множеством тревог и сомнений, легко утрачивает власть над собою.
Как часто непроизвольные движения на нашем лице уличают нас в таких мыслях, которые мы хотели бы утаить про себя!
Я предоставляю полную свободу природе, полагая, что она имеет зубы и когти, чтобы отбиваться от совершаемых на нее нападений и поддерживать целое, распада которого она всячески старается избежать. Я опасаюсь, как бы лекарство, вместо того чтобы оказать содействие, когда природа вступает в схватку с недугом, не помогло бы ее противнику и не возложило бы на нее еще больше работы.
Врачи не боятся плохо делать свое дело, так как и плачевный исход умеют обратить себе на пользу.
Платон вполне справедливо говорил, что врачам позволительно лгать
сколько угодно, ибо наше выздоровление зависит от их щедрых и
обманчивых посулов.
*
* *
Опыты Мишель Монтень
(Пока оценок нет)
Название: Опыты
Французский философ Мишель Монтень около десяти лет потратил на написание сборника размышлений, вышедшего под названием «Опыты». Большей частью книга представляет собой собрание цитат античных мудрецов, обрамленных измышлениями автора на темы, волнующие его самого.
Трактат «Опыты» разделен на главы. Каждый раздел посвящен одной теме – дружбе, страху, славе, раскаянию, прочее. В главах автор излагает свое видение вопроса, прилагая в качестве подтверждения изречения древних философов.
Мишель Монтень подает материал сумбурно, чувствуется, что ему приходилось часто откладывать труд в сторону и изредка возвращаться к нему, чтобы дописать пару новых мыслей. Идеи часто носят прямо противоположный характер.
Затронутый порок может осуждаться, а спустя пару страниц превозноситься. Изменение мнения всегда подкреплено цитатами великих. Мишель Монтень ищет и благополучно находит в античных философских трактатах поддержку своим словам.
«Опыты» в очередной раз доказывают, что человеческая натура не меняется веками. Прогресс шагает семимильными шагами, а философские мысли нетленны и неизменны. Мыслители с двухтысячелетней историей и идеи Монтеня, жившего в эпоху Возрождения, перекликаются с мировоззрением современного человека.
«Опыты» Монтеня большей частью посвящены внутренним проблемам автора. Чтение книги вызывает эффект присутствия приятного собеседника, вынырнувшего из глубины веков и оказавшегося рядом с читателем в одном помещении. Философские идеи Монтеня постигаются легко благодаря этому эффекту, что делает работу автора бесценной.
Книга французского философа может быть интересна любителям интеллектуальной литературы, мыслителям, ученым, желающим постичь природу вещей.
На нашем сайте о книгах сайт вы можете скачать бесплатно без регистрации или читать онлайн книгу «Опыты» Мишель Монтень в форматах epub, fb2, txt, rtf, pdf для iPad, iPhone, Android и Kindle. Книга подарит вам массу приятных моментов и истинное удовольствие от чтения. Купить полную версию вы можете у нашего партнера. Также, у нас вы найдете последние новости из литературного мира, узнаете биографию любимых авторов. Для начинающих писателей имеется отдельный раздел с полезными советами и рекомендациями, интересными статьями, благодаря которым вы сами сможете попробовать свои силы в литературном мастерстве.
Если хочешь излечиться от невежества, надо в нём признаться.
Я ценю себя только за то, что знаю истинную цену себе.
И нет другого существа, которое было бы столь же неуживчиво и столь же общительно, как человек: первое – по причине его пороков, второе – в силу его природы.
Michel de Montaigne
© А. Бобович, перевод, примечания. Наследники, 2015
© Ф. Коган-Бернштейн, перевод. Наследники, 2015
© Н. Рыкова, перевод. Наследники, 2015
© А. Смирнов, примечания. Наследники, 2015
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
К читателю
Это искренняя книга, читатель. Она с самого начала предуведомляет тебя, что я не ставил себе никаких иных целей, кроме семейных и частных. Я нисколько не помышлял ни о твоей пользе, ни о своей славе. Силы мои недостаточны для подобной задачи. Назначение этой книги – доставить своеобразное удовольствие моей родне и друзьям: потеряв меня (а это произойдет в близком будущем), они смогут разыскать в ней кое-какие следы моего характера и моих мыслей и, благодаря этому, восполнить и оживить то представление, которое у них создалось обо мне. Если бы я писал эту книгу, чтобы снискать благоволение света, я бы принарядился и показал себя в полном параде. Но я хочу, чтобы меня видели в моем простом, естественном и обыденном виде, непринужденным и безыскусственным, ибо я рисую не кого-либо иного, а себя самого. Мои недостатки предстанут здесь, как живые, и весь облик мой таким, каков он в действительности, насколько, разумеется, это совместимо с моим уважением к публике. Если бы я жил между тех племен, которые, как говорят, и посейчас еще наслаждаются сладостной свободою изначальных законов природы, уверяю тебя, читатель, я с величайшей охотою нарисовал бы себя во весь рост и притом нагишом. Таким образом, содержание моей книги – я сам, а это отнюдь не причина, чтобы ты отдавал свой досуг предмету столь легковесному и ничтожному. Прощай же!
Де Монтень
Первого марта тысяча пятьсот восьмидесятого года.
Книга первая
Различными средствами можно достичь одного и того же
Если мы оскорбили кого-нибудь и он, собираясь отомстить нам, волен поступить с нами по своему усмотрению, то самый обычный способ смягчить его сердце – это растрогать его своею покорностью и вызвать в нем чувство жалости и сострадания. И, однако, отвага и твердость – средства прямо противоположные – оказывали порою то же самое действие.
Эдуард, принц Уэльский 1 , тот самый, который столь долго держал в своей власти нашу Гиень 2 , человек, чей характер и чья судьба отмечены многими чертами величия, будучи оскорблен лиможцами и захватив силой их город, оставался глух к воплям народа, женщин и детей, обреченных на бойню, моливших его о пощаде и валявшихся у него в ногах, пока, продвигаясь все глубже в город, он не наткнулся на трех французов-дворян, которые с невиданной храбростью, одни сдерживали натиск его победоносного войска. Изумление, вызванное в нем зрелищем столь исключительной доблести, и уважение к ней притупили острие его гнева и, начав с этих трех, он пощадил затем и остальных горожан.
Скандербег 3 , властитель Эпира, погнался как-то за одним из своих солдат, чтобы убить его; тот, после тщетных попыток смягчить его гнев униженными мольбами о пощаде, решился в последний момент встретить его со шпагой в руке. Эта решимость солдата внезапно охладила ярость его начальника, который, увидев, что солдат ведет себя достойным уважения образом, даровал ему жизнь. Лица, не читавшие о поразительной физической силе и храбрости этого государя, могли бы истолковать настоящий пример совершенно иначе.
Император Конрад III, осадив Вельфа, герцога Баварского, не пожелал ни в чем пойти на уступки, хотя осажденные готовы смириться с самыми позорными и унизительными условиями, и согласился только на то, чтобы дамам благородного звания, запертым в городе вместе с герцогом, позволено было выйти оттуда пешком, сохранив в неприкосновенности свою честь и унося на себе все, что они смогут взять. Они же, руководясь великодушным порывом, решили водрузить на свои плечи мужей, детей и самого герцога. Императора до такой степени восхитил их благородный и смелый поступок, что он заплакал от умиления; в нем погасло пламя непримиримой и смертельной вражды к побежденному герцогу, и с этой поры он стал человечнее относиться и к нему и к его подданным 4 .
На меня одинаково легко могли бы воздействовать и первый и второй способы. Мне свойственна чрезвычайная склонность к милосердию и снисходительности. И эта склонность во мне настолько сильна, что меня, как кажется, скорее могло бы обезоружить сострадание, чем уважение. А между тем для стоиков жалость есть чувство, достойное осуждения; они хотят, чтобы, помогая несчастным, мы в то же время не размягчались и не испытывали сострадания к ним.
Итак, приведенные мною примеры кажутся мне весьма убедительными; ведь они показывают нам души, которые, испытав на себе воздействие обоих названных средств, остались неколебимыми перед первым из них и не устояли перед вторым. В общем, можно вывести заключение, что открывать свое сердце состраданию свойственно людям снисходительным, благодушным и мягким, откуда проистекает, что к этому склоняются скорее натуры более слабые, каковы женщины, дети и простолюдины. Напротив, оставаться равнодушным к слезам и мольбам и уступать единственно из благоговения перед святынею доблести есть проявление души сильной и непреклонной, обожающей мужественную твердость, а также упорной. Впрочем, на души менее благородные то же действие могут оказывать изумление и восхищение. Пример тому – фиванский народ, который, учинив суд над своими военачальниками и угрожая им смертью за то, что они продолжали выполнять свои обязанности по истечении предписанного и предсказанного им срока, с трудом оправдал Пелопида 5 , согнувшегося под бременем обвинений и добившегося помилования лишь смиренными просьбами и мольбами; с другой стороны, когда дело дошло до Эпаминонда 6 , красноречиво обрисовавшего свои многочисленные заслуги и с гордостью и высокомерным видом попрекавшего ими сограждан, у того же народа не хватало духа взяться за баллотировочные шары и, расходясь с собрания, люди всячески восхваляли величие его души и бесстрашие.
Дионисий Старший 7 , взяв после продолжительных и напряженных усилий Регий 8 и захватив в нем вражеского военачальника Фитона, человека высокой доблести, упорно защищавшего город, пожелал показать на нем трагический пример мести. Сначала он рассказал ему, как за день до этого он велел утопить его сына и всех его родственников. На это Фитон ответил, что они, стало быть, обрели свое счастье на день раньше его. Затем Дионисий велел сорвать с него платье, отдать палачам и водить по городу, жестоко и позорно бичуя и, сверх того, понося гнусными и оскорбительными словами. Фитон, однако, стойко сохранял твердость и присутствие духа; идя с гордым и независимым видом, он напоминал громким голосом, что умирает за благородное и правое дело, за то, что не пожелал предать тирану родную страну, и грозил последнему близкой карой богов. Дионисий, прочитав в глазах своих воинов, что похвальба поверженного врага и его презрение к их вождю и его триумфу не только не возмущают их, но что, напротив, изумленные столь редким бесстрашием, они начинают проникаться сочувствием к пленнику, готовы поднять мятеж и даже вырвать его из рук стражи, велел прекратить это мучительство и тайком утопить его в море.
Изумительно суетное, поистине непостоянное и вечно колеблющееся существо – человек. Нелегко составить о нем устойчивое и единообразное представление. Вот перед нами Помпей, даровавший пощаду всему городу мамертинцев 9 , на которых он перед тем был сильно разгневан, единственно из уважения к добродетелям и великодушию одного их согражданина – Зенона 10 ; последний взял на себя бремя общей вины и просил только о единственной милости: чтобы наказание понес он один. С другой стороны, человек, который оказал Сулле гостеприимство, проявив подобную добродетель в Перузии 11 , нисколько не помог этим ни себе, ни другим.
